Вы видели фильм Квентина Тарантино "От заката до рассвета", в оригинале "From Dusk till Dawn"? Там в придорожном баре в какой-то момент – как будто пальцами или выключателем щелкнули – все внезапно становится не тем, чем казалось. Примерно так – глазами журналистки "ОстроВа" – выглядит реабилитация людей, которых вернули в Украину после российского плена. Автор статьи – правда, не в качестве журналистки, а в качестве близкого человека – посетила один из реабилитационных центров, где приходят в себя после плена украинские защитники. Впечатления сюрреалистические. Даже если ты здесь просто близкий человек – в тебе непрерывно включается журналистка, которая фиксирует каждую деталь. "ОстроВ" пообщался с людьми, которые проходят реабилитацию в других центрах, и обобщил информацию. Из соображений этики и безопасности людей, прошедших плен, мы опускаем названия реабилитационных центров, населенных пунктов и областей, где они расположены. И приносим извинения за определенную субъективность. Ипостась первая, официальная …По сути это реабилитационный центр, хотя де-юре – воинская часть. Здесь вековые деревья и в целом шикарное озеленение, с учетом естественного рельефа. Здесь есть удобные электрокары для людей с ампутациями и для тех, кому просто трудно ходить, белка на большом яворе и профессиональный персонал. Клиенты (или пациенты, или как их назвать?) – те, кто вернулся из плена и свежераненые. Здесь свежий воздух – после камерной или барачной системы. Птицы, кошки и добрые собаки, тренажеры, бассейн, качели, розы на клумбах. Грамотно спланированные корпуса, грамотно выбранная и распланированная территория. И все это в целом грамотно вписано в инфраструктуру уютного района. Здесь хорошее меню и удобный режим. И тишина. Высококвалифицированный персонал. И свои боль в голове можно обсудить с психологами, и свою боль в теле - показать опытным врачам. Для клиентов (или пациентов? Или военных на лечении?) периодически организуют рыбалку и шашлыки – конечно же, без алкоголя и без конопли, а вы что думали... Ребята кучкуются друг с другом, как раньше на службе – по родам войск, по бригадам и даже по местам "лишения свободы". Видимо, со "своими" надежнее, проще. Сюда приезжают депутаты всех уровней и делают совместные фото. И можно выйти за территорию – если нужно на "Новую почту", к юристу или еще куда-нибудь. Кофе-машина в коридоре, и здесь же кулер... Идем в палату, в комнату или в номер? (а он до сих пор автоматически называет соседа по этой палате/комнате сокамерником). И здесь, по дороге в коридоре, стоят стеллажи с фотографиями пропавших без вести – чтобы искали знакомые лица... И резко вспоминаешь, что кто-то до сих пор ТАМ, и резко включаешься во вторую ипостась. Во вторую ипостась включает и рассказ собеседника "ОстроВа" на условиях анонимности: "А в одной из палат больницы — несколько небольших смуглых парней, похожих на актеров мексиканского сериала. Они общаются исключительно на испанском. Английский (тем более украинский) не знают совсем, или делают вид... Это добровольцы из одной из латиноамериканских стран. Когда один из офицеров поздоровался с ними на испанском, они в ответ улыбнулись, но стали обходить его десятой дорогой. Видимо, разговаривают о том, что не для посторонних ушей... Латиноамериканцы могут выходить в город чуть ли не на сутки, возвращаются веселыми и уставшими, потому что деньги у них есть, и желающих этих мачо девушек хватает. Но никто из врачей им не делает замечаний, что очень раздражает наших ребят, которых иногда держат на цепи, как собак. ...Неплохие вроде бы ребята, но когда к ним на испанском обратились, то ответили стандартной фразой, а общаться дальше ну как-то не захотели". Ипостась вторая, скрытая Еще одна цитата от собеседника "ОстроВа": "В соседней с латиносами палате – самый известный пьяница больницы. Дяде за 50, его обменяли уже месяц назад, но он не обновил ни одного документа. Потому что физически не может это сделать – все время "никакой". "Супровід" чуть ли не за руку водит его по инстанциям, чтобы восстановить хоть что-то. Врачи ежедневно делают ему "последнее предупреждение", он продолжает бухать, пьет все, что горит. Самое интересное, что и женщину себе нашел (!) - такого же возраста... Она ходит к нему каждый день, убирает в палате, моет его. Что поделаешь, наверное, любовь. А может, и мужчины давно не было... Даже молодые парни дяде завидуют". Все они здесь – то ли пациенты, то ли клиенты – мужчины. Ни одной женщины. Женщины только среди персонала или среди таких потенциальных невест, как упомянутая выше. За пределы территории, огороженной в основном красно-белой лентой, а не забором, их либо запросто выпускают на несколько послеобеденных часов, либо – если на более длительный промежуток времени – по специальному пропуску. За пропусками стоят или сидят в креслах-колясках в очередях к кабинетам. Непосредственно рядом с территорией – заведение питания с лицензией на продажу алкоголя. Сложно сказать – пиццерия это, ресторан или кафе, но реально похоже на декорации к фильму Тарантино. Здесь клиенты – только они. А персонал – красивые молодые девушки. К ним не пристают – это история о другом. …Дядьки постарше за рюмкой вспоминают плен. За другим столом молодой трезвый парень – на вид лет 19 – с ампутированной рукой (такое впечатление, что даже лопатку ампутировали) громко говорит: "А я не брал в плен. Я валил на землю и горло вскрывал ножом". Дядьки постарше – те, что после трех лет плена – затихают и переводят тему. За эти несколько часов, указанных в пропуске, кто-то хочет погулять по городу и скупить, кто-то – побыть с родителями, женой, подругой или ребенком, для которых арендуют квартиры, кто-то – прибухнуть (это если по минимуму). Кто-то успевает, кто-то не успевает, но – они по всему городу, по всему району, куда там Тарантино… Они спрашивают трамадол в аптеках и дерутся в барах. И поют Цоя и Шнурова (это в лучшем случае!) во всю глотку – потому что не знают, что за три года отношение к Цою и тем более Шнурову в Украине изменилось. Подавляющее большинство употребляет то, что принято называть обобщающим словом "вещества". Причем из "веществ" классические алкоголь и конопля – это самое безобидное и безопасное. Есть еще какие-то соли, и оказывается, их даже курят (это все что-то новое для автора статьи, хотя она и родилась в 1970-х), и есть еще упомянутый выше трамадол, и есть какие-то таблетки, названия которых даже не могу произнести... Под все это заточен местный полукриминальный бизнес. И есть проституция. Все это особенно остро начинаешь ощущать после сумерек – если уже продолжать параллель с Тарантино. Правда, есть те, кто категорически ничего не употребляет. Их тотальное меньшинство, но они всегда в здравом уме и в адекватном состоянии, они, как правило, более или менее в физической форме, и они глубоко презирают тех, кто употребляет. И это тоже фактор риска. Но вернемся к тем, кто употребляет. …Один хочет выйти в окно. Его останавливают "сокамерники", сдают врачам, и те понимают, что он употребляет соль. И переводят, условно говоря, на другой этаж. Второй слушает музыку на колонке вместе со всем микрорайоном (все тех же Цоя и Шнурова). И так слушает, что у него силой отбирают колонку, сделав инъекцию – как в фильмах о психиатрических больницах, в шею сзади. Третий подрался – и пока его втихаря переправляют натерриторию, не может понять, это на его одежде кровь или томатный сок от «кровавой Мэри». Одна из причин драки: среди вернувшихся из плена много русскоязычных. И когда им говорят где-то в баре на фоне алкоголя – "…чому москальскою??" отвечают, условно: "Потому что переводчик в голове плохо работает! Как воевать, как в плен попадать – так можно на русском??" – "Так ты сепар луганский??" И дальше драка, и дальше кровь... А бывает еще такое... Человек договаривается вечером, после 21:00 (а световой день еще длинный) встретиться с побратимом из соседнего корпуса на скамейке, и идет туда с чашкой чая. На этот раз действительно – чая, без "веществ". От них тоже нужно отдыхать. На скамейке пусто... Понимает, что побратима не выпустили. Идет в его корпус – с чашкой чая, который остывает. Сенсорные двери на него не реагируют. Стучит... Выходит человек призывного возраста мужского пола (новой терминологией уклонист), дожевывает ужин. "Твоя фамилия, что нужно?! Я сейчас ВСП (военную службу правопорядка. – "ОстроВ") вызову!!!» – вот так на "ты", измученному войной и пленом сильному мужику (без каких-либо гендерных стереотипов). "Мудак ты", – отвечает человек с кружкой чая и возвращается в свой корпус. «Они отчитывают и "лечат" меня как пацана, понимаешь", – говорит человек после более чем трех лет плена – человек мужского пола, который давно воспитал своих детей и у которого более 30 лет назад начала расти борода. Этот человек (как и все они) снова в тюрьме – хоть и другой. Да, это не российский плен. Но это снова тюрьма. И в человеке продолжает культивироваться чувство зависимости от системы. И это страшно. Вопросы и ответы В результате подготовки статьи возникли вопросы. Правильно ли, что людей после плена селят компактно на период реабилитации? Стоит ли публично говорить об этих двух ипостасях жизни бывших пленных? Елена Панкратова, кризисный психолог, гештальт-терапевт, специалист по телесно-ориентированной терапии: Елена Панкратова Дело не в том, правильно ли это, а в том, что это единственно возможный вариант – людей, которых вернули из плена, на период реабилитации действительно нужно селить компактно. Во-первых, их нужно пролечить – ведь в гражданской жизни люди на лечении тоже находятся в одном месте. Во-вторых, компактное поселение необходимо в целях безопасности. Это очень резонансный вопрос. И конечно же, по этому поводу будет много разных комментариев. Люди после плена нуждаются в комплексной социально-психологической реабилитации и толерантном человеческом отношении. Владимир Чертушкин, ТрО Мариуполя, провел в плену более трех лет: Владимир Чертушкин Да, считаю, что это правильно. Реабилитироваться среди людей, которые этого не проходили, невозможно. Начинать путь восстановления нужно вместе с теми, кто был с тобой "там". Конечно, бросать тень на армию в наше время "не комильфо". Тем не менее, нужно откровенно говорить о проблемах людей, которые прошли такое чистилище. Потому что нужно, чтобы общество относилось к нам толерантно, с бОльшим сочувствием и пониманием. Лично я никому не пожелаю испытать на себе тот опыт, который есть у меня. Это кардинально отличается от жизни обычного "зека", заключенного, а не пленного.
