"Никаких оснований для мира нет. И даже Путин это показывает": военный эксперт Сергей Грабский о ситуации на фронте, переговорах и мобилизации

Несмотря на попытки некоторых международных игроков возобновить дипломатические инициативы по прекращению войны, ситуация на фронте остаётся напряжённой. Российская армия продолжает наступательные действия на нескольких направлениях, сохраняя высокий уровень интенсивности боевых столкновений. А объявленные Путиным так называемые "перемирия" на практике никак не повлияли на ситуацию на линии фронта.

Параллельно с этим наблюдается информационное давление со стороны Кремля, который пытается использовать сам факт переговоров как политический инструмент, не демонстрируя реальной готовности к прекращению войны.

О том, как трансформировалась война, каких действий стоит ожидать от России в ближайшее время, существуют ли объективные предпосылки для мирного процесса и какие шаги должна предпринять Украина, чтобы выстоять в затяжном противостоянии, в интервью "ОстроВу" рассказал военный эксперт, полковник запаса ВСУ Сергей Грабский.

–  Какие выводы можно сделать после двух "путинских перемирий"?

– Никакие, потому что перемирия на фронте как такового не было. Эти перемирия существовали исключительно в воображении и в информационно-политической сфере. На фронте не менялось ничего — абсолютно ничего. С военной точки зрения — ничего не было, боевые действия продолжались.

– Но Украина как минимум не запускала дальнобойные дроны в сторону России.

– В данном случае нужно разделять линию фронта и общую стратегию. Россия также не запускала большого количества дальнобойных дронов, но это не влияет на ситуацию на фронте — это совершенно другие параметры.

Откровенно скажу: меня раздражают все эти абсолютно бессмысленные, беспочвенные и нежизнеспособные разговоры о перемирии и мире. Ничего не будет. Чтобы говорить о каких-то переговорах или перемирии, нужно опираться на реальные вещи. А по факту нет никаких оснований говорить о реалистичности какого-либо перемирия.

– То есть реальные мирные переговоры сейчас невозможны?

– Мы должны говорить о том, что существуют определённые основания для мирных переговоров и начала мирного процесса. Эти основания аксиоматичны. Мы выносим за скобки такие понятия, как желание отдельных политических лидеров что-то сделать. И эти основания следующие.

Первое — невозможность сторонами конфликта достичь своих военных целей с помощью вооружённой борьбы. Мы это наблюдаем? Нет, не наблюдаем. Россия пытается продвигаться вперёд. Украина с отчаянием обороняется, не теряя стратегического или оперативного положения. У нас нет прорыва обороны: мы достигаем своих целей стратегической обороны разными методами.

Второе — резкое ухудшение внутриполитической, экономической или социальной ситуации в стране. Мы это наблюдаем в России или Украине? Нет, пока не наблюдаем.

Третье — неконтролируемый исход беженцев, когда люди бегут от войны, как в Сирии. Мы это наблюдаем? Нет, не наблюдаем.

– То есть сейчас нет никаких объективных причин для переговоров?

– Вопрос в другом: о каких мирных переговорах вообще идёт речь, если говорить с точки зрения реализма, а не желания отдельных политических лидеров уважаемых стран, которые хотят достичь определённых результатов? Этого можно хотеть, но этого недостаточно. Солнце встаёт утром, а вы, например, хотите, чтобы оно вставало днём. Вы можете этого хотеть? Да. Но в реальности этого не будет, потому что существуют природные процессы. В политике и войне действуют те же законы.

Поэтому все эти разговоры о скором перемирии — они ни о чём. И Путин своими действиями, и Украина своим сопротивлением показывают, что ситуация ещё не созрела для каких-либо переговоров. Более того — для нас мирные переговоры, как показывает практика, могут быть смертельно опасными, потому что Путин использует любые паузы в войне в свою пользу.

Например, это касается новых санкций против РФ, которые должны были быть введены ещё 12 мая, но европейские лидеры решили подождать переговоров в Стамбуле. А каждый день без санкций — это миллиарды долларов, которые поступают в бюджет оккупантов, в казну кремлёвского режима. Это абсолютно конкретная, реальная цена, которую мы все платим за промедление. За эти деньги Путин производит оружие, закупает необходимые компоненты и наносит удары по нашей территории.

– Может ли что-то изменить ситуацию?

– Да, таких факторов очень много. Они могут быть следствием различных событий на фронте. Например, войска посыпались, оставили позиции — и фронт внезапно оказался под Днепром или Запорожьем. Или противник атаковал и подошёл к Сумам или Харькову. Это уже оперативное ухудшение, и то — не стратегическое. Или ситуация, похожая на путч "Вагнера" в России — только более удачная, с дестабилизацией в Москве. Мы не можем этого спрогнозировать. Это может быть даже катаклизм — землетрясение, цунами — что угодно, что парализует государство. Но есть одна проблема — такое очень трудно спрогнозировать или предвидеть, это так называемый "чёрный лебедь".

– Существует мнение, что Путин сейчас накапливает силы для летней кампании, и это якобы его последний шанс что-то показать на фронте, чего-то достичь, а затем он будет готов к реальным переговорам. Вы с этим согласны?

– Война — это способ существования для Путина. В том темпе, в каком он сейчас накапливает войска, боевые действия идут в устойчивом режиме — без каких-либо всплесков. Вы слышали об объявлении мобилизации в России? Нет. Вы слышали о серьёзном привлечении каких-то иностранных контингентов? Например, о появлении 100-тысячной северокорейской армии? Нет.

То есть накопление ресурсов происходит в том же темпе, что и раньше. Говорить о каком-то принципиальном изменении в концепции ведения войны со стороны Путина не приходится. Что он может ещё показать? Ничего. Что могут сделать россияне? Продолжать давить до тех пор, пока, как им кажется, у них хватает людских и материальных ресурсов. А это значит — давление на Украину будет продолжаться.

Есть такой фактор, как вооружение. И именно он сейчас не позволяет противнику вести боевые действия в оперативном масштабе — так, как это прописано в учебниках по оперативному искусству. У россиян нет для этого ресурсов. Они могут накопить ещё 100–150 тысяч человек — и что дальше? Да ничего — просто будут сильнее давить, например, на Покровском направлении. Чем это будет отличаться от того, что есть сейчас?

– Но ведь и мы тоже накапливаем силы?

– Конечно. Почему все думают, что только Путин играет в эту игру? Война — это игра, в которую играют как минимум двое. В нашем случае — целая коалиция. Поэтому Путин ничего доказать не может. Мы даже можем наблюдать, где, как и когда противник будет накапливать силы и ресурсы. Для этого существует разведка — стратегическая, оперативная и тактическая.

Для Путина всё идёт нормально: он накапливает силы и продолжает боевые действия. Более того — война является способом существования кремлёвского режима. Я уже неоднократно говорил: в России сейчас сложилась уникальная ситуация, которой не было никогда. Кремль получил беспрецедентный уровень власти над всеми слоями так называемого "московитского общества". Для них окончание войны означает необходимость взять на себя ответственность за социальные и экономические просчёты. Нужно ли это Путину и его режиму? Нет, не нужно.

Кремль эксплуатирует общество настолько, что оно продолжает верить в смысл ведения боевых действий и считает это единственной формой существования государства. Вот и всё. Поэтому ничего не изменится. Они и дальше готовы воевать. К сожалению, в РФ, даже по подсчётам оппозиционных источников, есть как минимум три миллиона человек, готовых воевать. А это — ресурс для продолжения боевых действий как минимум на три года.

Так о каком "последнем шансе Путина" мы можем говорить в контексте летней кампании? С этой точки зрения — ни о каком. Может ли он влиять на экономические процессы? Нет. Более того — к нашему счастью, он делает всё возможное, чтобы эти процессы ухудшались. Но давайте вспомним: СССР вывел войска из Афганистана в 1989 году, а просуществовал ещё два года. В этом вся суть. Я понимаю, что РФ — это не СССР, но ресурсная база у них есть. Более того: СССР был в большей изоляции, чем нынешняя Россия. Сейчас она имеет возможность зарабатывать бешеные деньги на нефтепродуктах — и именно эти средства позволяют ей вести войну и поддерживать свои минимальные потребности.

–  На прошлой неделе издание Financial Times со ссылкой на ГУР написало, что Россия серьёзно готовится к масштабному наступлению летом. Чего на самом деле стоит ожидать и что стоит за этими запугиваниями?

– Ни на что. Мы будем наблюдать продолжение устойчивой тактики, которую мы видим прямо сейчас. Россия усилила давление на Донецком направлении, выполняя стратегическую задачу, которую её армия получила ещё в апреле 2022 года. Именно это мы и наблюдаем сейчас.

Происходит переброска войск с Курского направления, ведётся классическая военная операция. И когда я говорю "классическая", имею в виду, что основной удар наносится по линии Покровск–Торецк, возможно уже — Константиновка и Часов Яр. Второстепенные удары наносятся на Лиманском направлении, аналогичный второстепенный удар — на Купянском направлении. Серия отвлекающих, демонстрационных действий на других участках фронта и поддержание линии фронта на уровне конфликта низкой интенсивности на южном направлении — вот что происходит сейчас.

–  То есть это и есть планы россиян на ближайшее будущее?

– У них ничего другого нет. Не может внезапно появиться какое-то полномасштабное наступление. Они уже пробовали такие действия на Харьковском направлении, пытались нас атаковать — и были остановлены ещё в зоне обеспечения. Не продвинулись дальше 10 километров от линии фронта, хотя группировка там была значительной. Это не та война, где такие вещи возможны. Сегодняшняя война имеет совершенно иной характер — затяжные бои, выбивание ресурсов и логистики, охота за каждой единицей техники, за каждым отдельным бойцом.

Эти отчаянные атаки, которые сейчас проводит Россия — это, по сути, шаги отчаяния. Это попытка действовать всеми возможными средствами, включая так называемые "психологические атаки". Но на этом всё. Больше у них ничего нет.

– Можно ли говорить о какой-то новой тактике России на Сумском направлении?

– Абсолютно нет. Никакой новой тактики мы там не наблюдаем. Есть задача, которую выполняют обе стороны конфликта — создание так называемой буферной зоны. Это касается как Сумской области, так и Курской и Белгородской областей Российской Федерации. Ничего существенного не происходит. Задача украинских и российских войск — создать "буферную зону".

И не стоит ожидать, что откуда-то вдруг появится куча войск, которые двинутся к линии фронта. Это не компьютерная игра. Танковые колонны не пойдут — мы их не видим. А если мы не видим их сегодня, 17 мая, то откуда они появятся 17 июня? Россия собирала 200-тысячную группировку для нападения на Украину начиная с марта 2021 года. Фактически — 11 месяцев. И это в условиях, когда им ничего не мешало. Сегодня таких условий не существует. Скажите, пожалуйста, если сохраняется текущий тренд, сколько времени им понадобится, чтобы собрать 200 тысяч? Трудно представить. А с учётом темпов потерь — вообще непонятно, о чём может идти речь.

Я повторяю: Россия способна пополнять свои вооружённые силы на уровне 30–35 тысяч человек ежемесячно, а их потери составляют до 40 тысяч. То есть все эти действия — лишь покрытие текущей нехватки личного состава.

– На этом фоне Украина способна на какие-то активные асимметричные действия для перелома ситуации?

– Украина должна быть способна к тотальной мобилизации всего общества. Основа любой армии — это люди. И общество должно понять: у нас нет другого варианта, кроме тотальной мобилизации. Это не значит, что нужно забирать детей из яслей и отправлять их на фронт. Это примитивизация и перекручивание. Но это значит, что в обществе должно сформироваться единое мнение — направленное на выживание и тотальное сопротивление. Каждый должен выполнять свою задачу на своём месте.

В этом и заключается суть асимметрии наших действий: в использовании тех сил и средств, которые позволяют наносить эффективные удары, задействуя все доступные ресурсы. Это бред — думать, что мы можем закидать россиян бомбами. У нас их просто нет. И так же неправда, что мы можем выиграть войну исключительно ударами по тыловым объектам врага.

Это должна быть затяжная борьба на изнурение, в которой мы стоим и перемалываем силы противника. Потому что именно в наступлении противник несёт большие потери, чем мы в обороне. И мы должны сделать эти потери ещё большими — неподъёмными для России. Это единственный путь к победе.

– Вы говорите о тотальной мобилизации. То есть мы её даже не начинали?

– Нет. Мы даже не приблизились к этому. То, что происходит сейчас, что вызывает истерику у отдельных, незрелых слоёв общества — это не мобилизация. Это вялая попытка частично усилить наши войска. И всё.

Более того — в обществе практически не ведётся системная информационная работа. А она крайне необходима. Нужно воспитывать новое поколение. Потому что, хотим мы того или нет, — воевать придётся всем. Мы живём в условиях "большого Израиля". У нас просто нет других вариантов. Не стоит надеяться, что кто-то сделает нашу работу за нас. Никто этого не сделает.

Сейчас у нас уникальный исторический шанс: Европа, хочет она этого или нет, смотрит нам в глаза, умоляет выстоять и победить. И она действительно делает всё возможное. Упустить такой момент — это было бы преступлением. Мы обязаны использовать все доступные материальные, экономические, научные и интеллектуальные ресурсы Европы и Соединённых Штатов. Я надеюсь, что они осознают реальную угрозу и пересмотрят свои действия. Но главное — мы сами должны сделать всё, чтобы выстоять и победить.