Визиты в Украину Патриарха Московского и всея Руси Кирилла уже дважды странным образом совпадали с радикальными действиями чиновников в отношении зданий и территорий, на которые претендует УПЦ МП. Буквально этой весной заявили о передаче ей одного из храмов в Киевской области, в котором до сих пор действует музей. Ровно год назад, также в канун приезда в Киев Кирилла, стало известно, что правительство «благословило» выдворение музеев с территории Киево-Печерской Лавры. Пока неизвестно, что преподнесли Святейшему в этот раз… Последние полтора года Лавра у государства в большом фаворе. Только за 2010 год она получила финансирование, почти в два с половиной раза превышающее сумму, которая досталась ей из украинского бюджета за те четырнадцать с лишним лет, что Лаврский заповедник возглавлял Сергей Кролевец, нынешний руководитель Всеукраинской ассоциации музеев. Однако, по мнению Кролевца, такой обвал внимания государства не однозначно идет на пользу Заповеднику… - Сергей Павлович, говорят, состояние памятников Киево-Печерской Лавры постоянно ухудшается. В чем причина? - Сохранение памятников требует определенного финансирования. Но это как лекарство – оно должно быть своевременным и дозированным. За мои 14 с лишним лет и совокупное бюджетное финансирование ремонтно-реставрационных работ составило 14 миллионов – то есть, по миллиону в год. А за прошлый год оно было уже 36 миллионов, на этот год запланировано 102 миллиона. Деньги живо осваиваются, а они не нужны сразу, потому что большие деньги разрушают памятники. Как правило, эти деньги поступают в конце года. И за эти деньги нужно отчитаться, потому что неосвоенные средства – это тяжкое финансовое нарушение. У нас руководящий документ – это Бюджетный кодекс, а не закон «О музеях и музейном деле» или «Об охране культурного наследия», потому что именно нормами Бюджетного кодекса руководствуется проверяющие инстанции. Сейчас наше государство разрушает памятники больше, чем время. Требования Бюджетного кодекса разрушительны для памятников. Это все равно, что на протяжении месяца не давать больному лекарств, а потом дать сразу месячную норму. Это абсолютное сумасшествие. И эта схема – чисто коррупционная. Не раз было так, что деньги присылали в конце года и в конце рабочего дня, когда невозможно успеть их освоить. Их показывали на счетах, а до восьми утра следующего дня снимали и отправляли в другое учреждение… Тоже в конце дня. Я провел когда-то собственное расследование, спрашивал директоров: «А Вы когда получили финансирование?», и выяснил, что в одном музее деньги появились 5-го вечером, в другом та же сумма – 6-го, в третьем – 7-го… а потом они дошли аж до Глухова, и я спрашиваю директора Глуховского заповедника: «Вы финансирование получили?» – «Да, мы ждали, деньги пришли, и мы сразу оплатили выполненные работы». То есть, это оказалась случайная конечная цель – там, где осели эти деньги. А чиновники отчитываются, что всем давали деньги, а если что – это музей виноват: не смог освоить. Спасибо, что хоть кому-то дали. Проходит весна, лето – реставрации нет, наступает зима, когда нельзя проводить реставрационные работы, и учреждениям культуры дают деньги на реставрацию… - Эта схема разоблачалась? Кто-то был наказан? - Ни за одну схему никто не был наказан. - Почему эта тема не поднималась музейными работниками? - Она поднималась. И я писал, спрашивал, выступал на совещаниях. Наверное, слабый голос был у меня, - не услышали. Или не захотели услышать. У нас традиционное решение проблем – это отстранение человека, который о них говорит и ставит диагноз. У нас византийский подход: прибежал гонец к императору с плохой новостью – голову долой и глаза на блюде. Беда нашего общества в том, что проблемы не решаются, а они накапливаются, наслаиваются одна на другую и лежат пластом. Музейный отдел Министерства культуры – это четыре человека, на всю Украину. О чем тут говорить? Они не бывают в музеях – у них времени нет. И ни министры, ни вице-премьеры по культуре, за редким исключением, не приходили и не интересовались делами Лаврского заповедника – музея если не номер один, то точно не номер два в Украине. Но концерты Поплавского посещали регулярно. Представьте, весна 2005-го. Всю зиму не вывозили снег. Финансирования нет: всем тогда было не до того… Начинаются спонтанные просадки грунта, вывалы конструктивных элементов, карнизов, декора колокольни и других корпусов. Просто валится Лавра. Я вижу – вся территория небезопасна. Прекращаю экскурсионную деятельность Заповедника – билеты не продаем. Обращаюсь к высшему руководству и Лавры, и Церкви, нахожу понимание, письмами согласовываем перенос богослужений и других мероприятий. Ждать беды и не принимать решений? Звонят от Билозир, которая как раз недавно была назначена министром, вызывают. Приезжаю. Прождал часа два. Выходит телевидение, «5-й канал», захожу в кабинет. Она: «Что это Вы придумали?» Я объясняю. «Нет, пишите мне объяснительную! У вас план поступлений!»… Проходит месяц – в ближних пещерах Лавры обвал, какого пещеры еще не знали. А Билозир, наверное, считала, что София и Лавра – это один объект. Дает интервью – я даже сохранил вырезку: Он закрыл музей, чтобы возбудить интерес общественности и СМИ. Он никого не предупредил. Это нарушение. Его нигде не могли найти. Он ничего не делает. Он зарабатывает пять миллионов в год и ждет бюджета? Он специально спровоцировал конфликт. Он что, не мог сразу прийти, тем более, что тут пройти два квартала? Что, я не могла ему найти пару миллионов? Я была в Лавре. Видела собственными глазами, что там делается – там все нормально, музей с этой недели откроет двери. Просто целый ворох голословных, с чужой подачи, обвинений еще до встречи со мной. Дело не в Билозир. На мой взгляд, это ярчайший пример посттоталитарных отношений в культуре. Вместо реформ – поиск врага. Директора зависят от министров во всем: в финансировании, в премиях, в увольнениях. Потому и молчат. А если б министры знали, что получат ответ, то глупостей не говорили бы. Во-первых, я не просил миллионов. Понимаю, что если среди года министр «дал» кому-то два миллиона, значит, у кого-то он их забирает. Во-вторых, территория заповедника закрыта, вход по пропускам. Министра в заповеднике не было. Выяснилось – была в Софии, от министерства действительно два квартала… Я в первые дни их назначения приходил к Вовкуну, к Билозир, к Лиховому, ко всем министрам, со специальными папочками. Знаю, что члены нашего правительства ничего не читают и не пишут, а чтобы что-то у них в голове после нашей встречи осталось, сделал такие папки в виде комиксов. Проблемные вопросы и как их решить – цветные фотографии и подтекстовки: состояние памятников, финансирование, взаимоотношения с Церковью и т.д., каждая папка – до десяти страниц – фото, схемы. Например, финансирование. Я взял норматив в промышленности – амортизационные отчисления – два процента от стоимости основных фондов, граничная сумма. И подпись под графиком: «Лавра разрушается быстрее, чем обновляется». К Вовкуну пришел: третья папка, я достаю четвертую, он – «Хватит. Я у вас после Нового года обязательно буду». Спрашиваю, когда. «После Нового года, я сказал». Хорошо, ждем. Это было 26 декабря. У меня семья, маленькие дети, - отменяю запланированные каникулы, и 1-го и 2-го января на работе, 3-го, 4-го, 5-го, 6-го, 7-го – вдруг, Вовкун придет? Думаю, может, на «старый Новый год», 13-го… Дозвониться невозможно – его найти нельзя. Он так и не был… Киево-Печерская Лавра – это пласт неразрешенных конфликтов, наслоившихся с 20-х годов. Сюда, как в рукавичку, заселялись разные совучреждения и организации. Они тут нужны? В 2001-2002 году пришли к выводу, что нужно разработать концепцию развития Заповедника и принципов его сосуществования с Киево-Печерской Лаврой. Разработали, начали согласовывать. Согласовали с Церковью, с Госкомрелигий, а потом сменился вице-премьер по вопросам культуры. Концепцию положили в долгий ящик. Нет преемственности власти, нет принципов. Мы задаем себе вопрос: что будет тут через тридцать лет? Будет тут музей, заповедник, церковь? В какой мере они должны сосуществовать, кто за что отвечает? Где-то должен быть ответ на этот вопрос. Концепции нет – нет ответа. В прошлом году решили отселять музеи. Для Музея истории Киева город за семь лет не нашел помещения. А тут еще четыре музея, а то и пять. Куда их отселять? Почему вы не думали об этом вчера? Говорят, плохая власть была, а теперь пришла хорошая, или наоборот. Извините, власть сменилась, но люди-то остались, и осталась старая система взаимоотношений. Пришел новый министр, но в министерстве 80 % работников остались прежние. Вчера они выполняли одно, сегодня, ничтоже сумняшеся, выполняют другое, но по старой схеме. Есть очень мало людей, способных жить на уровне принятия решений. - При Вашем руководстве Заповедником поднимался вопрос о выселении музеев? - В концепции. В ее основе были три блока. Первый – наложить мораторий на строительство на территории Заповедника и в охранных зонах, разработать Генплан. Мы видим, что на огромной территории охранных зон идет хозяйственная деятельность, строительство каких-то ресторанов, развлекательных центров – вплотную к лаврским стенам. Это нужно тут, или это может быть в другом месте? Второй – отселить посторонние организации, но, прежде всего, определить их – до концепции их не определяли. Разобраться, какая перспектива у Киево-Печерской Лавры и у Киево-Печерского заповедника, будет ли тут музейная функция, или не будет, если будет, то в какой мере. И третий блок – вопросы внутренней организации. Киево-Печерский заповедник как учреждение культуры – это музейное объединение, которое существовало до войны в виде музейного городка, созданного на базе дореволюционного Церковно-археологического музея, который был переселен сюда с Подола и который остановил дерибан Лавры. Жители инвалидного городка Лавры просто разбирали тут памятники на кирпичи для продажи. Объявление этой территории заповедником в 1926 году положило этому конец. Вот в Михайловском Златоверхом заповедника не было. А София с 1929 года была филиалом Лаврского заповедника. От большевистского уничтожения, прежде всего, спасены те святыни-культовые объекты, в которых размещались музеи. Коллекция Киевского Церковно-археологического музея сравнивалась с коллекцией музеев Ватикана. В свое время эта коллекция была разделена на несколько музеев, каждый из которых сегодня претендует быть прямым продолжателем Церковно-археологического музея, и пребывать на территории Лавры. Мало того, музеи на территории Лавры еще и подчиняются разным ведомствам: три музея принадлежат городу, два – Министерству культуры, один – общественной организации. У семи нянек дитя без глазу. Концепция предлагала музейную составляющую Лавры консолидировать: либо музей входит в Заповедник, либо отселяется. Посетители, покупающие билеты, не понимают, что здесь происходит. Они покупают билет на входе, потом билет в каждом из музеев – а их там тоже по нескольку. Я когда-то взял все эти билеты и наклеил на бумагу: готовился к совещанию в верхах. У меня вышел рулон в два с половиной метра. Это же свихнуться можно. Как вы думаете, с какой мыслью об Украине и украинцах выходит из Заповедника человек, держа в руках такой ворох входных билетов? Цитировать не осмелюсь. - Известна ли дальнейшая судьба этих музеев? - На сегодня – нет. Их здания им не принадлежат, территория за ними не закреплена, хоть это и предусмотрено законом. Во всем мире музеи и Церковь сосуществуют. В той же России Музей истории Санкт-Петербурга расположен в Петропавловской крепости, Петропавловский собор которой – Усыпальница царей и императоров, – не передан церковной общине. В начале 90-х годов было две регистрации местных церковных общин – сам Патриарх, Алексий Второй, выступил с просьбой об их отмене – директриса музея лично с ним встречалась. - Но сейчас в России как раз набирает обороты этот процесс – музеи выселяют из церковных помещений. - В Российской Федерации музейная ситуация немного лучше. Да, там есть вопросы, есть примеры отселения музеев. Но там музейная ситуация контролируется государством не в ущерб делу. Мне не известно ни одной иконы, забранной у Эрмитажа или у Русского музея и переданной Церкви. Зато всей музейной общественности известна позиция Пиотровского и Гусева по этому поводу. И их никто не снимает с занимаемых должностей за наличие позиции. - А в Украине иконы забирают и передают? - Да. Все Президенты, включая Ющенко, подписывали такие указы, и музейные предметы сакрального происхождения передавались религиозным общинам. У нас говорят: «Вот, такая намоленная икона, нужно отдать ее в храм, хорошее дело. Вот мы на таможне ее задержали, взяли – и вернули». Проходит время – поверьте мне, часть этих икон снова может быть задержана на таможне, а может и не быть задержана. Потому что Церкви не нужны домашние иконы, а, как правило, вывозят обычные домашние деревянные иконы 19, реже – 18 столетия, потому что иконы из иконостасов церквей в основном были разграблены и уничтожены в коммунистический период. Киево-Печерский заповедник передал более тысячи единиц хранения из своих 73 тысяч разным конфессиям. А если сейчас проверить, в каком состоянии эти переданные вещи? И есть ли они вообще в наличии? И кто за это отвечает? Привожу пример. Все святые, которые упокоены в лаврских пещерах, были на музейном учете. Они были описаны, сфотографированы, зарисованы. Было посчитано все: какое облачение, какой узор на нем, какого столетия. И когда в 30-м году закрыли монастырь, работали комиссии – они преследовали свою, политическую цель: показывали, что никакой святости нет, что все это обман, выдумки, и проводили атеистическую пропаганду. Но власть все-таки не выкинула эти мощи, и не уничтожила. Освещали пещеры свечами. Если человек зашел в лабиринт пещер, прошел десять метров – музейные инструкции запрещали возвращаться назад: человек обязан был пройти еще 50 или 150 метров к выходу. Все 950 лет существования пещер несколько раз в день монах со свечой проходил лабиринтом пещер – он, как поршень, тянул за собой воздух. Музейным работникам инструкции 20-х-30-х лет запрещали ходить по территории над пещерными лабиринтами, сажать деревья, и там был голый холм, и там ничего не строили, и там ничем не ездили. Проводились исследования. В частности, ученые Академии наук выяснили, что останки Ильи Муромца принадлежат человеку, который на самом деле болел такой болезнью, вследствие которой, возможно, не ходил до тридцати лет, и что он на самом деле был высок ростом, имел ранения, наверняка, боевые, на костях. Подтверждения легенд нашли и у других святых. И вот, на учете у музея мощи 120 святых. Потом – 1991 год, эйфория, и Президентом и правительством принимается решение передать мощи Церкви. Церковь за – кто ж откажется? К сожалению, Церковь искусилась, а это грех. Что может сделать музей? Только снять эти мощи с учета и передать. А Церковь поставила их на учет? Разве Церкви мощи передавались в собственность? Охрана осуществляется путем учета. Учет утерян. Государство отвечает теперь за состояние этих мощей? Нет, ведь с учета снято. А кто отвечает? Церковь? Перед кем и каким образом? Те раритеты, которые переданы музеями, архивами и библиотеками в пользование различным религиозным организациям и сняты с учета, утрачены государством. Да и Церковь у нас, к сожалению, конфессионально разделена и разобщена. Ни одна конфессия не представляет и трети населения Украины. Да и другой подход у Церкви к этим вещам. - В чем разница подходов? - Давайте зайдем в церковный магазин и купим шоколадку. На обороте написано: «На обертке есть изображение православной святыни. Для утилизации – сжечь». Потому что это канон. Нельзя осквернять святыню, выкинув картинку на помойку. Не может быть плохого изображения лика святого, иначе Церковь, по канонам, должна его обновить. И тут возникает конфликт с реставрационными нормами сохранения объектов культурного наследия. Где начинается гипотеза, там заканчивается реставрация. Никто не знает, каким был лик. Нужно только законсервировать то, что осталось. Для этого и был создан Церковно-археологический музей, и его инициатором, кстати, было просвещенное духовенство. Ведь музейное хранение святынь не уменьшает их святости. Кроме того, и то, что не совсем канонично, и то, что совсем не канонично, тоже передавалось на сохранение в Музей. Музейная форма хранения неконфликтна. Как снять этот конфликт сейчас? Сделайте копию этой иконы. Седьмой Никейский собор постановил, что материал, из которого создана икона, не является носителем святости. Не доска излучает святость – свят тот святой, который на ней нарисован. Все списки чудотворной иконы одинаково чудотворны. Из 40-тысячной дореволюционной коллекции Киевского Церковно-археологического музея и 400-тысячной довоенной коллекции Музейного Городка остались осколки. Такова цена политических конфликтов прошедшего века. Будем продолжать? И вопрос не в том, что вот Россия передает некоторые монастыри – давайте и мы передадим. Вопрос – как она передает. У меня есть свое мнение, почему Россия приняла такое решение по Соловецкому монастырю. Чтобы не было гражданской, нецерковной, составляющей Соловецкого монастыря, потому что государственная составляющая – это ГУЛАГ, СЛОН (Соловецкий лагерь особого назначения), и туда надо водить экскурсии и показывать, сколько людей там расстреляли, а сколько замучили. Сегодняшняя Россия – тоталитарное государство, и ее настоящее перекликается с ее сталинским прошлым, и для них тот период – это выигранная война, а не ГУЛАГ. Они делают акценты на позитиве, и они по-своему правы. Так мы можем это оценить, и не копировать их слепо? У Украинской Православной Церкви триста монастырей. У нас в каждом районе Киева построено по несколько храмов. За двадцать лет можно было построить в Киеве хоть одну детскую поликлинику? Это не возрождение духовности. Это варварство и атеизм. У нас по строительным нормам норматив храмов больший, чем в России, в пять раз. У нас один храм приходится на полторы тысячи человек, а у них – один на семь с половиной. А музеев у них втрое больше: у нас – до пятисот, государственных, у них – более полутора тысяч. А единиц хранения в музейных фондах России в восемь раз больше, чем у нас! Так можно хоть один монастырь оставить в покое, и не делать в нем евроремонт с мансардными этажами и пластиковыми окнами? Можно не сажать виноград над пещерами? Ну оставьте вы в покое этот монастырь! Этой святыне нет равных! Что, нельзя было раньше предусмотреть место для пяти музеев? В свое время предлагалось, и помещения были. Почти шесть гектаров территории военного городка и обувной фабрики в пределах валов – это бывшие монастырские владения. Да и территория «Арсенала» – это женский монастырь. Петр Первый закрыл его после Полтавы, потому что его настоятельницей была Мария Магдалена – мать Ивана Мазепы. И этот монастырь стоял пустырем, пока Екатерина Вторая его не разрушила и не построила свой «Фарфоровый Арсенал». Так там на десяти гектарах было место, хотя бы для одного музея с территории Лавры? - Я так понимаю, что даже у тех музеев, которые имеют свои помещения, есть проблемы с площадями, и многие экспонаты просто негде выставлять. И что условия хранения этих экспонатов далеки от идеальных. - В фондохранилищах Киево-Печерского заповедника лежат экспонаты, которых не видело уже несколько поколений киевлян – раритетные, уникальные. А условия хранения – это боль каждого музея, потому что условия хранения должны постоянно улучшаться. У нас они очень несовершенны. Нет климата, не всегда выдерживается температурный режим, режим влаги. У нас старые технические средства. Нужно увеличение влажности – мочат тряпки и кладут на батареи. Борьба со светом? Просто зашторенные окна – фондовых помещений без окон почти ни у кого нет. За годы независимости не построено ни одного музейного здания и ни одного фондохранилища. Деньги на улучшение условий хранения не выделяются. Музеи, по Бюджетному кодексу, не могут самостоятельно распоряжаться ресурсами. В Киево-Печерском заповеднике, к счастью, не в основном фонде, а в научно-вспомогательном, в 1996 году произошла авария, - намокли тридцать-сорок картин. Их, еще какие-то поврежденные экспонаты – всего несколько сотен музейных предметов, которые не реставрировались, потому что на реставрацию не было средств, - поместили в отдельном помещении. Я когда-то пригласил в Заповедник депутатов ВР, и чтобы они ужаснулись, раздал им респираторы и завел их в этот зал. Рассказал, показал, объяснил, а потом один из депутатов заявил: «У него там экспонаты портятся, он ничего сделать не может, за десять лет. Надо у него эти экспонаты забрать, я как раз делаю выставку…». В Киево-Печерском заповеднике есть центр реставрации и экспертизы: 23 квалифицированных реставратора, один реставратор по металлу высшей категории. Нынешняя директор, Марина Громова, его выгнала, а потом взяла на полставки. Это при том, что на всю Украину есть всего два реставратора высшей категории по металлу. А там реставрации ему – на 150 лет круглосуточной работы… - Борис Возницкий, директор Львовской картинной галереи, когда-то рассказывал, что чиновники брали у него на временное хранение картины, и ему потом не удавалось эти картины вернуть. Я правильно понимаю, что такие случаи не единичны? - Такая практика была в советской системе, и перешла в наследство независимой Украине, когда музей передавал на временное хранение органам исполнительной власти по их решению какие-то картины, раритеты. Мне приходилось передавать только объекты религиозного назначения Церкви. Но в СМИ недавно была информация, что при сверке наличия в одном из музеев Киева выяснилось, что не все переданные в Кабмин картины оригинальны – есть подмены. В целом, я считаю, эта практика неправильна: музейное должно быть в музее, оно должно принадлежать всему обществу. Церковь, например, сегодня не бедна, и старые музейные вещи в утилитарном использовании ей уже не нужны. Насчет помещений – есть вопрос. Некоторые храмы должны быть переданы, а некоторые – нет. Еще возглавляя заповедник «Древний Киев», я воспользовался тем, что в законе не было запретов, и передал некоторые здания комплекса Флоровского монастыря монастырю. Это очень интересный монастырь – он ведет свою историю от Вознесенского монастыря Киево-Печерской Лавры, он был гоним, но там сохранилась традиция, там очень интересная атмосфера. Мне хотелось возобновить целостность его комплекса. А вот храм Спаса на Берестовом передавать, на мой взгляд, нельзя. Богослужения в нем приведут к утрате уникальной автентики. На сегодня разным конфессиям переданы четыре тысячи памятников архитектуры. - А сколько еще остается за музеями? - А неизвестно. Что могло бы сделать Министерство культуры, так это провести мониторинг: сколько музейных предметов сакрального происхождения переданы, в каком они состоянии, есть ли они в наличии; сколько музейных зданий переданы Церкви, в каком они состоянии. Кто контролирует от государства состояние сохранности этих объектов культурного наследия, и контролирует ли кто-то? У нас Министерство культуры не знает даже точного количества музеев – называют разные цифры – 450, 470. У меня вопрос: в эти 450 входит Музей истории Киева? Так он же не работает. А заповедник «Древний Киев», который уже не является юридическим лицом, и у которого нет фондов? - Вы возглавляли Киево-Печерский заповедник пятнадцать лет. Почему Вас уволили? - Можно сказать, что в Заповеднике был осуществлен рейдерский захват руководящих позиций. Сегодня его возглавляют вчерашние госслужащие, почти полный состав руководства Государственной службы по вопросам национального культурного наследия, вышестоящей организации. С 2003 года ее руководителем был Николай Кучерук, его заместителем была Марина Громова; был еще ряд заместителей и начальников отделов. Все эти люди, двенадцать человек, на сегодня работают в Заповеднике на руководящих должностях, только Кучерук, пенсионер, стал теперь заместителем своей вчерашней заместительницы. Два года – а может, и больше – они плели интриги, в том числе, дискредитируя меня, и у меня начали на ровном месте возникать непонятные для меня конфликтные ситуации с Министерством культуры. Начались проверки, посыпались какие-то поручения, обвинения в невыполнении, - мне постоянно приходилось что-то доказывать. Как вы считаете, нормально, когда подчиненное учреждение обжалует в суде решения Министерства культуры? Я обращался в суд с исками об отмене абсурдных приказов министра Василия Вовкуна. Я в административном суде отменил эти решения как незаконные, и на стороне Заповедника выступал Кабмин. Я никак не мог войти в контакт и поговорить с министром, и отношения из никаких стали открыто враждебными. Следствие этого – приказом министра Вовкуна меня уволили: формальная причина – завершение срока контракта. Вовкун подписал этот приказ в предпоследний день своего пребывания на посту министра. Беда Украины в том, что отсюда выталкивают людей, которые могли бы что-то сделать. Сегодня без работы Игорь Лиховой – бывший директор Каневского заповедника, бывший министр культуры, бывший посол в Беларуси. В Каневском заповеднике его место занял Марьян Пиняк, которого тоже через шесть лет выгнали с работы просто ни за что. Выгнали с работы директора Переяславского заповедника – Михаила Сикорского, человека-легенду, который создал «Переяслав», который собрал 480 тысяч единиц хранения. Кто готовил указ? Громова-Кучерук. Назначили Алексея Ткаченко, бывшего главного хранителя – через три года выгнали и его, ни за что. Ни за что уволили директоров Хортицкого заповедника Георгия Крапивку и Константина Сушко, директора Национального музея Тараса Шевченко в Киеве Сергея Гальченко, директора Херсонесского заповедника с 25-летним стажем Леонида Марченко. Эти люди оказались никому не нужны. А директорский корпус музеев и заповедников – это гвардия культуры! Если б еще замена была адекватной! Каневский, Переяславский, Херсонесский, Киево-Печерский заповедники возглавили госчиновники, не имеющие никакого опыта музейной работы. В какой стране такое возможно? - Чем конкретно Вы мешали Минкульту? - Эта должность и это место нужны были этой группе людей. Я не могу пояснить, как плетутся интриги, потому что я в интригах никогда не принимал участия. Кучерук теперь отвечает в Заповеднике за освоение денег, Громова руководит. Действия Громовой крайне негативны: уволены пять докторов, около десяти кандидатов наук, тех ученых, которые создавали имидж Заповедника. Под видом сокращения профессионалы музейного дела заменены на родственников нового руководства. Любое учреждение культуры – это, в первую очередь, традиция. У меня в институте некоторые дисциплины преподавали профессора, которые получали образование еще до революции. Им было за 80 лет, они еле ходили, но руководство вуза стремилось сохранить этих людей, потому что они были носителями определенных традиций. Это были люди, которые вне лекции, вне текста самим своим присутствием, двумя-тремя предложениями наставляли и вразумляли лучше, чем кто бы то ни было. Это должно быть в любом гуманитарном учреждении. В Киево-Печерском заповеднике тоже были такие люди, а теперь их выбросили. Теперь Заповедник не может даже издать единственный музейный ваковский журнал, который издавался в Украине именно в Киево-Печерском заповеднике – нет достаточного количества людей с учеными степенями и званиями. Научный уровень упал. Зато повысилось финансирование. Беседовала Юлия Абибок, «ОстроВ»
