Это, конечно, шутка. Прошло немногим более месяца с тех пор, как Анатолий Близнюк пересел из кресла председателя Донецкого областного совета в кресло главы Донецкой ОГА. Впрочем, само-то кресло осталось прежним – Близнюк предпочел не переходить в губернаторский кабинет. И таблички на дверях на его этаже до сих пор «облсоветовские». Можно сказать, застолбил территорию. Теперь Донецкий областной совет – это тоже как бы продолжение президентско-кабминовской вертикали. От вышестоящего начальства Близнюк получил карт-бланш на разработку своих реформаторских проектов. В пресс-службе ОГА утверждают, что свое рабочее место он покидает теперь ежедневно в десять вечера – увлекается… – Анатолий Михайлович, какие задачи Вы ставите перед собой на новом посту? – Задача номер один – это реализация программных целей Президента Украины. Все то, что Президент в своей программе выборной намечал, он сейчас инициирует. И я не то что на сто процентов это буду выполнять, я буду делать больше, для того, чтобы помогать и региону, и стране выходить из той ситуации, в которой мы находимся. Поэтому – реформы, не на словах, а на деле, по всем направлениям. А самое главное – это изменение менталитета. Люди должны понять, что это надо нам, что нам не бумажки чиновникам надо писать, надо выходить на совершенно конкретные решения, которые позволяют людям жить лучше. Бизнесу – развиваться, но быть вежливым, социально ответственным перед людьми. Государству – работать для того, чтобы развивался бизнес, создавал рабочие места, платил достойную заработную плату, имел прибыль для воспроизводства и так далее, был конкурентоспособен на мировом рынке. Реформы в экономике, реформы в социальной сфере. Я просто вынужден назвать такие цифры. В Донецкой области 4 миллиона 466 тысяч населения на сегодня. Из них с учетом последнего принятого закона о детях войны 3 миллиона 700 льготников. Может ли подобную нагрузку нести страна вообще, и страна бедная – в частности? Я думаю, даже богатая страна не в состоянии такую социальную нагрузку нести. Мы имеем среди пенсионеров 171 тысячу, которая получает пенсию от полутора тысяч до двух тысяч, мы имеем 167 тысяч, которые получают пенсию от двух до трех тысяч, мы имеем 82,5 тысячи, которые получают пенсию от трех до пяти тысяч, при этом 48 тысяч из них являются льготниками по жилищно-коммунальным услугам. Давайте мы поможем женщине, которая среди 326 тысяч получает пенсию до 701 гривны. Ей надо давать бесплатный проезд, желательно деньгами, на определенное количество поездок – она сама определится, когда и сколько ей ездить. Мы должны защитить этих людей льготами, субсидиями, поскольку в их доходе значимую часть поглощают платежи за жилищно-коммунальные услуги. И тогда мы должны выработать систему, которая бы их защитила. А теперь берем категорию с пенсией от трех до пяти тысяч. Это ветераны определенных органов, это люди, заработавшие пенсию по горячему списку, которые получают эту пенсию, и, как правило, если шахтер может пойти в сорок два года на пенсию, он ее получает, и он же продолжает работать. В угольной отрасли работает тридцать четыре процента пенсионеров. И пусть на меня никто не обижается, но если мы громада, и взаимно ответственны друг перед другом, то мы должны сказать, что если человек имеет три тысячи пенсии, и три тысячи заработной платы – шесть тысяч дохода, и еще ездит бесплатно в автобусе, показывая пенсионное удостоверение, и не платит за коммунальные услуги – это неправильно. Вещи надо называть своими именами. Да, социальные льготы – для незащищенных. А те, кто зарабатывает, должны платить столько, сколько это стоит, и тогда жилищно-коммунальное хозяйство станет привлекательным для бизнеса. Кто-то на этом должен зарабатывать нормально, цивилизовано, и отвечать по договору перед тем, кому он предоставляет услугу. После того, как мы определим понимание всю эту проблематику, мы должны сказать, а что же мы хотим сделать. Каждый мой заместитель, каждый начальник управления разрабатывает стратегические и тактические планы по схеме: что мы можем сделать сами, что – на уровне Кабинета министров, где надо менять законодательную базу. Вот Ринат Ахметов построил стадион. Мы его на год задержали, поскольку не давали ему вырубить десять елок – общественность возмущалась. А сегодня там посажено будет в тысячу раз больше деревьев. В тысячу раз! – но год мы ему не давали строить. В нашей бюрократической системе мы идем к решению вопроса по синусоиде, и рано или поздно приходим к итогу, но не через пять лет, а через двадцать пять. Мы говорим: нельзя ничего ломать, пока не будет построено новое. Для того, чтобы строить новое, надо изменить идеологию. Изменив идеологию, на основе новой идеологии надо строить новое. И с помощью новой идеологии, там, где это возможно, реформировать старое. Вот над чем мы сегодня работаем. – Вы сказали, что в угольной отрасли работает более тридцати процентов пенсионеров. Если их отправить на пенсию, отрасль столкнется с недостатком кадров. Как область будет решать эту проблему? – У нас разработана концепция реформирования угольной отрасли. Мы ее рассмотрели, и в субботу во втором чтении утвердили. В дальнейшем мы выходим на совместное решение с Министерством угля, и мы готовы вместе с ними выйти на Кабинет министров с предложениями, каким образом реформировать отрасль. На меня обижаются профсоюзы: «Вот, вы говорите, что надо шахты закрывать». Но я говорю немножечко не так. Стране необходимо какое-то количество угля. При Советском Союзе был госплан, а сегодня, говорят, не плановая, а рыночная экономика. Но страна должна составить баланс – сколько нам для каких нужд необходимо угля, какого угля, где эффективнее всего мы можем этот уголь добыть. И когда мы сегодня совершенно четко понимаем, что шестьдесят процентов добычи угля дают тридцать процентов шахт, то мы должны прикинуть, что нам половину шахт надо закрыть. Закрыть надо цивилизовано. Надо решать вопросы откачки воды, приведения в порядок экологической составляющей этого проекта, и все прочее. Нам надо строить новые шахты, нам надо реформировать эту отрасль по принципу экономической целесообразности. Либо же построить вертикально интегрированную систему «энергетический уголь-генерация-дистрибьюция», с прибылью на конце. Или же шахты, которые нужны для коксования углей давайте продадим – пусть они приватизируются, и собственники в вертикально интегрированной системе «уголь-кокс-металл» работают со своими шахтами. Но, имея среднюю себестоимость угля в девятьсот гривен, продавать его по четыреста гривен, а остальное дотировать государством… – У нас много говорили о необходимости реформирования угольной отрасли, и модернизации производственных мощностей. Особенно активно такие разговоры велись, когда Украина столкнулась с проблемой российского газа. Сейчас эта проблема в какой-то мере решена, есть мнение, что модернизационные проекты будут заморожены – ни их собственникам, ни государству незачем будет спешить с реформами еще как минимум девять лет. Но, все-таки, чем быстрее начался бы этот процесс, тем лучше… – Совершенно верно. Мне не хотелось бы, чтобы все плюсы, которые получила Украина в договоре с Россией по снижению цены на газ, обратились в минусы, когда бы все сказали: «Ну, теперь красота, десять лет можем ничего не делать». Должна быть выработанная государственная политика, которая бы стимулировала снижение энергетических затрат, в том числе и расход природного газа. Чтобы мы работали над разработкой систем котлов по эффективному сжиганию угля, которого у нас как минимум на четыреста ближайших лет, чтобы мы занимались вопросом проектирования, строительства или производства котлов на нашей территории, то есть, диверсифицировали свою экономику, а не покупали бы где-то у кого-то эти котлы. В конечном итоге, переходили бы на коммунальную энергетику эффективную с помощью всех этих механизмов. Стимулировать бизнес для того, чтобы бизнес снижал потребление энергоносителей, то бишь снижал себестоимость или материальные затраты, и за счет этого увеличивал бы долю заработной платы. И эта доля заработной платы может быть без налогов направлена в накопительные пенсионные фонды, которые будут продолжением схемы «длинных денег», и государство их сможет привлекать для развития экономики, и так далее. – Насколько бизнес заинтересован в таких процессах? Отечественные, иностранные кампании? – Заинтересованных много, но большинство из них не видят до конца перспектив стабильности в стране, и экономической составляющей этого процесса. Они готовы сегодня дать денег, очень много денег, под низкие проценты. А я говорю: Давайте мы сделаем немножечко по-другому. Вот вкладывайте свои деньги, и делайте альтернативу в поставках воды, в поставках газа, в развитии сельскохозяйственного производства – вносите свои денежки, обрабатывайте землю, получайте не тридцать центнеров с гектара, а сто тридцать. Не руками чтобы доярка доила, а под Шопена музыку чтоб коровы доились, и без участия человеческих рук чтоб дойка происходила, и это молоко будет в три раза дороже. Должны быть комплексы по выращиванию крупного рогатого скота, свиней, птицы. Не надо изобретать велосипед. Кроме гласа вопиющего в пустыне: «Инвестиции, хочу инвестиции!», надо еще писать свои бизнес-планы, бизнес-проекты, искать варианты использования, в том числе, и наших внутренних инвестиций. Семнадцать миллиардов гривен, лежащих на депозитах у физических лиц – это тоже инвестиционный ресурс, и если мы предложим проект, который даст большую доходность, чем банковский депозит, люди с удовольствием будут в это вкладывать. – Вы сказали, что есть реформы, которые вы можете провести сами, и есть такие, провести которые можно только при содействии Кабинета министров и Верховной Рады. Что область могла бы реализовать сама, без помощи государства? – Без помощи государства нам в любом случае сложно будет что-либо реализовать. Мы инициируем «пилотирование» на базе Донецкой области пенсионной реформы – создание многоуровневой системы, реформы местного самоуправления в идеологии единого медицинского, образовательного пространства, с проведением территориальной и административной реформы. Мы имеем такой положительный опыт «пилотирования», и мы готовы это сделать вместе с какой-то областью на западе. – В чем конкретно должна выражаться административно-территориальная реформа? – Она должна выражаться в том, что делается не сапогом из Киева, как это пытался сделать Роман Бессмертный будучи вице-премьером по административно-территориальной реформе. Необходимо утвердить стандарты качества жизни людей, и сказать, что в радиусе пять-десять километров люди могут получить такие-то и такие-то услуги. Следующий уровень – на двадцатикилометровом радиусе человек должен получить услуги УЗИ, техникума, еще чего-то. И люди снизу должны формироваться в самодостаточные громады, сами формировать себе бюджет, и то, что они не могут, делегировать на государственный уровень. Рано или поздно мы к этому придем. Желательно бы быстрее. – Как будет решаться проблема депрессивных территорий, где нет предприятий, нет инфраструктуры, где на радиусе пяти, десяти, двадцати километров нет вообще ничего? – В том городе, который вы называете «депрессивным», есть люди, есть руководство, избранное, есть депутаты, которые должны садиться, браться за голову и думать: «А что нам надо сделать, чтобы к нам приехал Билл Гейтс, и открыл бы у нас предприятие по отверточной сборке компьютеров нового поколения?» Да, это проблема не города Снежное, в котором пятнадцать лет назад было одиннадцать шахт, и семьдесят восемь тысяч населения. Сегодня там семьдесят три тысячи населения и две шахты. Это проблема не мэра города, и не жителей этого города. Это проблема страны. Но инициировать, точно так же, как и страна, должен народ. И нужен ребрендинг региона – мы тоже этим занимаемся. – А можно о ребрендинге подробнее? Что вы предлагаете? – (смеется) Вот я сказал уже: Билла Гейтса приглашаем. Если это города с моноэкономикой, угольной или еще какой-то, то мы должны понять, что мы можем предложить инвесторам, с чем бы они к нам приехали. Либо производство автомобильных покрышек – и такой проект есть в Снежном, либо сельскохозяйственное производство. Мы на сегодня по биологическим нормам должны есть восемьдесят килограммов мяса, а едим шестьдесят, а производим сами – двадцать три. Мы в страну Украина ввозим сало! Да это стыд-срам! Поэтому ребрендинг – это не просто красивое слово, это набор совершенно конкретных действий, направленных на изменение жизни в городе, в регионе, через изменение менталитета, диверсификации экономики, привлечение инноваций, инвестиций, и так далее. Другого ничего никто не придумал – именно этим путем развивались государства и города. И там, где этого не было, они просто погибали. – Для этого привлекаются какие-то специалисты, научно-исследовательские институты? – Мы работаем с фондом «Эффективное управление» Рината Ахметова. Они наняли консалтинговую группу Monitor Group. Мы с ними почти полтора года работаем по отработке стратегии развития региона. Они показали нам наше реальное место в конкурентной борьбе, на каком месте мы находимся по уровню производительности труда в той или иной отрасли. Мы все это увидели совсем по-другому. И мы увидели, как что делается в других странах. И теперь мы берем эту матрицу, накладываем на наше сельскохозяйственное производство, и говорим: «А почему они дают сто двадцать центнеров с гектара зерновых, а мы – тридцать?» И не просто «почему?», а анализируем, что необходимо конкретно сделать для того, чтобы в следующем году взять шестьдесят центнеров с гектара, а потом восемьдесят, а потом сто, а потом сто двадцать, и в течение трех или пяти лет выйти на мировой уровень. – Если в прошлом году Донецкая область собрала, условно говоря, сорок центнеров с гектара пшеницы, то сколько вы планируете собрать в этом году? – Даю вам стопроцентную гарантию, что мы вам покажем поля с урожайностью шестьдесят центнеров с гектара вместо двадцати пяти. Но цыплят, как говорят, по осени считают. – Какой срок отводится на реализацию «пилотных» проектов? – В государстве Украина ни один регион не имеет права законодательной инициативы. Мы выходим с предложениями, по проведению «пилотного» проекта. И после того, как государство примет наше предложение, мы вместе с государственными структурами разработаем техническое задание и проект на реализацию этого технического задания, и там все будет видно. Но я думаю, что если мы в этом году согласуем эту тему, в течение двух лет мы бы смогли «отпилотировать» этот проект. – Сейчас правительство и депутаты вернулись к вопросу о функционировании СЭЗ, ТПР, технопарков, индустриальных парков. У Вас, я так понимаю, тоже есть наработки и предложения на этот счет. – У нас продолжают работать через судебные решения предприятия в СЭЗ и ТПР. Закон этот никто не отменял, просто приостановили его действие, новых проектов не утверждали, но я уверен, что сейчас новый Президент с правительством возродят эту идеологию, но не для обеспечения преференций Донецкой области или еще кому-то, а для обеспечения преференций для тех проектов, которые особо значимы для государства Украина. И идеология инноваций через технологические парки, инвестиций по определенным схемам – правильна. И я уверен, что это у нас будет работать. – То есть, вы предлагаете вернуть СЭЗ в первозданном виде? Но ведь к ним было много претензий. – Я думаю, что к ним не было никаких претензий, кроме одной – политической: «Бо вони ж донецькі». Но когда работали у нас специальные экономические зоны, то построил «Каргил» за пятьдесят миллионов долларов завод, другие компании. И мясо, тем более – сало, в Украину – не ввозили, потому что тогда были установлены вдобавок заградительные пошлины. А сегодня, после вступления в ВТО, мы получаем мясо, законсервированное лет двадцать назад, из каких-то животных. – Как Вы относитесь к идее вхождения Украины в Таможенный союз? – Очень нормально. –Так это же противоречит правилам ВТО. – А если завтра Россия станет членом ВТО? Что в этом плохого? И если мы сегодня сможем продавать России свою сельскохозяйственную продукцию – это что, плохо? Когда нам сюда, пользуясь правилами ВТО, прут двадцатилетнее сало, а мы своего не производим, убиваем собственного производителя – это что, правильно? Кто нас пустит в Европу? Как только мы введем стандарты европейские, и все прочее, они придумают новые стандарты, и ни одного куска мяса, ни одного помидора мы продать в Европу не сможем. А рынок российский – это наш рынок. Государство должно искать варианты, как ему лучше быть: продавать в Европу, в Америку, в Китай, в Россию – куда угодно. Производить – и продавать. Иметь прибыль, и развивать свою экономику, повышать жизненный уровень собственных людей. – А Россия нам все-таки партнер, или конкурент? – Россия нам взаимовыгодный партнер. И если вы говорите о куске мяса или тонне хлеба – это одна тема. Мы можем вместе, через свои порты, продавать продовольствие, выращивая на нашей земле хорошие урожаи, кормить мир. И мы будем здесь стопроцентными порядочными партнерами. А промышленный комплекс России и Украины, в том числе и военно-промышленный комплекс, в основном сконцентрирован на украинских заводах И если кому-то хочется в НАТО, и перехода на стандарты НАТО, то мы можем у НАТО только лишь покупать, под те кредиты, которые они нам дадут на триста лет, и наши внуки, правнуки и праправнуки будут за это рассчитываться А все, что у нас есть для совместных проектов с Россией Россия переведет на собственное производство, и здесь это будет ликвидировано. И мы последнее машиностроение угробим. Беседовала Юлия Абибок, «ОстроВ»
