«Когда я возвращаюсь из Киева домой, перед тем, как выехать на мост через Днепр, мой поезд въезжает в тоннель, над которым уже долгие годы написано – «Донецким – в Донецк!», – рассказывает доктор социологических наук, заведующий кафедрой философии и социологии Луганского национального педагогического университета имени Тараса Шевченко Илья Кононов. – Эта надпись меня всегда поражала». По мнению Кононова, такие лозунги – одно из свидетельств определенного нездоровья не только в политическом, но и в общественном и культурном организме общества. Сегодня антагонизм между «донецкими» и «не-донецкими» действительно становится общественно опасным, переходя из сферы политических баталий на уровень межличностного общения, считает он. Недавно группы донецких и луганских студентов отправились на очередную научную конференцию в столицу. В Киевском национальном университете им. Тараса Шевченко гостей встретили торжественным концертом откровенно патриотического толка. Все бы хорошо, но сами студенты, по их собственным впечатлениям, были явно озадачены чтением стихов о превосходстве украинского языка над русским и звучавшими в этих стихах прямыми упреками в адрес русскоязычного Донбасса… «Чествование» донбассовцев продолжилось и в ходе самой конференции, где у одной из студенток Донецкого национального университета с нескрываемым сарказмом поинтересовались, почему ДонНУ, в отличие от всех других украинских вузов со статусами национальных, не носит имени какого-то известного национального деятеля. Например, Виктора Януковича, добавил преподаватель университета им. Тараса Шевченко, «он ведь у вас там что-то преподает»? Война миров Сегодня принято считать, что основным провокатором такого рода конфликтов выступают западные регионы Украины, прежде всего – Львовщина, из-за диаметрального отличия в некоторых мировозренческих установках и политических пристрастиях. С этим не согласен Кононов. «Скорее даже не интеллигенция Галичины создает образ «донецких» как людей, которых стоит опасаться, – убежден он, – а интеллигенция Киева. Киевляне воспринимают дончан как оккупантов, как конкурентов, как людей, которые посягают на столичные функции, на ведущие функции в государстве. Киевская интеллигенция, в свою очередь, вдохновляется киевской бюрократией и киевскими финансово-промышленными группами, которые боятся потерять свои ведущие позиции». Сегодня Киев, точно так же, как и наиболее развитые регионы Украины, ввязан в соревнование по завоеванию сфер влияния в ключевых отраслях государства. Таким образом, вместо того, чтобы выполнять свои столичные функции, направленные, прежде всего на объединение, интеграцию различных областей страны, он не только выступает яблоком раздора в конфликте разнообразных интересов, но и так или иначе принимает сторону одного из участников таких конфликтов, считает Кононов. Поскольку ключевые посты в центре в последнее время стала захватывать именно донецкая бюрократия, киевские функционеры примкнули к западноукраинской стороне, декларирующей себя как антагонистичную в отношении к «донецким». Так Донетчина выступила своего рода интегратором остальной части Украины, а дружба против нее стала единственным механизмом защиты от все более растущего влияния восточноукраинских кланов. При этом последних в данном случае назвать несправедливо страдающей стороной можно разве что с сильной натяжкой. «Дело в том, – говорит Кононов, – что выходцы из Донецка дают для этого, к сожалению, основания. Они, как правило, ведут себя, и, прежде всего это касается представителей бизнеса, очень агрессивно, склонны к проявлению насилия, любят кичиться и демонстрировать свое богатство, любят показывать, что они как бы готовы на все для достижения своей цели, пренебрежительно относятся к своему оппоненту... Это все как бы ложится на уже подготовленные ожидания конкурентов, и они, соответственно ведут к созданию вот такого негативного стереотипа». В то же время директор компании Research&Branding Group социолог Евгений Копатько, рядовые граждане Украины не вносят в понятие «донецкие» какого-либо негативного смысла. Как показали результаты опросов Research&Branding Group, на сегодня «донецким» приписывают прежде всего такие характеристики, как напористость, трудолюбие и т.д. При этом, как утверждает Копатько, 61 % жителей Украины считают, что дончане ничем не хуже представителей всех остальных городов, и только 13 % имеют противоположную точку зрения. Все же негативные черты, приписываемые сегодня жителям региона и его столицы, созданы исключительно воображением лидеров определенных политических сил, убежден социолог. «Мне кажется, имидж «донецких» конвертировался в отрицательный именно в период «оранжевой революции», когда из них был создан образ врага, – утверждает он. – Могу сказать абсолютно однозначно, что в этом постарались «оранжевые» ребята». А между тем, как отмечают исследователи, такой специфически окрашенный ярлык настолько широко вошел в народный обиход, что стал употребляться не только оппонентами, но и сторонниками всех «донецких», став для последних предметом какой-то болезненной гордости и породив бесчисленное число различных мифов. Так жители Донетчины стали формировать и поддерживать стереотипы о собственной исключительности и агрессивно навязывать их окружающим. Донецк – родина богов Донецк изначально был в Украине чем-то из ряда вон выходящим. В ХIX веке украинские и российские (кстати сказать, преимущественно – первые) крестьяне бежали сюда от голода и нищеты, в ХХ их сельские потомки – от насильственной коллективизации и непосильной «красной» кабалы. Работать на рудниках нанимались и бывшие каторжники, стекавшиеся в эти края со всей империи. Это были люди, в основном неестественным образом оторванные от своих корней и привычного труда, запуганные и отчаявшиеся. Именно отчаяние породило здесь традиции своего рода вольницы, которые сослужили плохую службу сегодняшним дончанам. «Надзора за проституцией нет, разврат и сифилис распространены чрезвычайно… Пришлый люд, собираясь группами, безнаказанно производит подчас дебоши. Полиция по малочисленности не может везде за этим усмотреть. Ночной охраны не организовано никакой, благодаря чему ходить по поселку вечером небезопасно, нередки случаи грабежей, на площади по ночам часто слышатся револьверные выстрелы…», – писал о Юзовке (ныне – центр Донецка) современник. «Гораздо больше, чем религия, алкоголь был тем самым опиумом, который делал жизнь масс сносной, отмечал другой знаток старой Юзовки. – Алкоголь притуплял ужас от аварий на шахтах и выбросов газа, которых случалось так много, что они становились частью повседневной жизни. Алкоголь помогал рабочему не замечать той грязи, в которой жили он и его семья. Алкоголь скрывал от рабочего его безволие и тот жизненный тупик, в котором он оказался. На дне стакана с водкой рабочий мог увидеть ускользающую манящую картину: кусок земли, на которой он когда-нибудь станет хозяином. И в то же время водка подтачивала его здоровье, отнимала у него зарплату и калечила его жизнь». Рабочие поселки назывались здесь не иначе, как Собачевками, Нахаловками и Кабыздоховками. Больниц и школ практически не было. За любое, даже самое плохонькое, жилье местная администрация забирала у трудяг львиную долю их заработков. Здешнему народу терять было нечего в принципе. Собственная жизнь ценилась меньше всего. На основе подобных описаний и складывался первичный, и, как оказалось, очень стойкий образ трудового Донбасса. Однако внутренняя неудовлетворенность условиями своей жизни, ощущение тупика и бездны, в которую вот-вот провалишься, отсутствие всякой надежды на достойное человека будущее привели не к массовой деградации здешнего люда, как это принято считать, а вылились в мощный революционный протест, за что в 1924 году Юзовка и получила свое новое название – Сталино, но не в честь некоего Джугашвили, а как «Стальной локомотив революции». С тех пор и началось формирование советского бренда Донбасса. «В советское время бренд «Донбасс» – это был очень позитивный бренд, – подтверждает Копатько. – Донбасс был связан с индустриализацией, потом – стахановское движение и очень высокие темпы промышленного роста после войны. И по уровню жизни Донбасс в советское время, по уровню обеспечения, когда оно еще было лимитировано, стоял, грубо говоря, после Москвы и Ленинграда. Бренд «Донбасс» в советское время в пропаганде был очень культивирован, особенно – как индустриальное сердце страны, когда символом государства был пролетариат». Позже «пролетарские» символы Донецка, как правило, навязанные городу извне, стали приживаться здесь в новых условиях. Так, например, понятие «шахтерский характер» начали применять не только как характеристику того или иного жителя региона, но и, к примеру, как определение особенностей игры местной футбольной команды, которая впоследствии стала одним из главных как идеологических, так и мифологических символов города. «Несомненно, интерес к «Шахтеру» начал продуцироваться как официальный интерес, – подчеркивает доцент кафедры журналистики Донецкого национального университета Елена Тараненко, – но, по утверждениям людей, внимательно изучающих историю нашего города, именно момент «боления» за него способствовал внутренней сплоченности дончан». «То есть, есть «наши» и есть «чужие», – поясняет она, – и за «Шахтер» болеют не потому, что он действительно самая сильная команда, скажем, чемпионата, а потому, что он – наш, потому что так нужно - поддерживать свой город». По словам Тараненко, симпатия к «Шахтеру» со стороны жителей Донетчины стала одним из воплощений активно формирующейся сегодня донецкой мифологии, выражающейся в делении окружающих на «донецких» и «не-донецких» и наделении дончан определенными отличительными чертами. «Первые мифы – это мифы так называемой бинарности, деления на «свое» и «чужое», – рассказывает она. – Если это мифы о «своих», то тогда это мифы так называемой исключительности: в Донецке самые красивые девушки, в Донецке самый грязный воздух, в Донецке самые высокие цены и т.д. А если это мифы о «чужих», то тогда мы наблюдаем мифологемы, которыми исписаны все стены нашего города: «Донецким Киев не указ», «Бандеровцы – геть», «Донбасс порожняк не гонит», ну, и все остальное». «Это мифы так называемого подросткового периода, – утверждает Тараненко. – Как каждый человек, Донбасс переживает такой период, когда он кажется себе одиноким, исключительным и противопоставленным всем остальным». Сегодняшний очередной всплеск донецкого мифотворчества, по мнению Тараненко, связан с сильным пассионарным всплеском, «подогретым», кроме всего прочего, политическими событиями 2004 и 2006 годов, когда естественно складывавшаяся донецкая исключительность натолкнулась на его искусственную изоляцию от других регионов страны. «В связи с пассионарностью в такой среде естественно формируется какая-то, причем парадоксально одновременно разнонаправленная и на индивидуализм, и на сплоченность линия, – утверждает Тараненко. – Вот почему у нас сплоченность, как мне кажется, не систематична. У нас нет ментальности, которая представлена, например, во Львове, то есть ментальности постоянного ощущения себя жителями этой территории и приобщенности к этому коллективу. У нас это действительно вот такие всплески и, как правило, направленные на ситуацию антагониста. Если нам есть, с кем соревноваться, бороться, на фоне кого-то себя обозначить, вот тут дончане… Нам постоянно нужен какой-то фон в этой бинарной оппозиции «свои-чужие», то есть кто-то, на фоне кого мы бы выглядели как общность. Если этого фона нет, мне кажется, постоянного ощущения такой общности у нас нет». При этом, как отмечает она, для творцов донецких мифов на сегодня не столь важно, в какие, образно говоря, тона окрашена их исключительность. Важен определенный ореол как таковой, и не существенно, говорят ли о Донецке как о городе самых красивых девушек или о городе самых отчаянных бандитов. «Далеко не каждый город может похвастать тем, что он кому-то известен по набору пусть даже негативных, но стереотипных признаков, потому что есть большое количество мест, о которых вообще никто ничего не знает, – соглашается Тараненко. – То есть то, что о нас говорят не очень хорошо и не так, как нам нравится, это лучше, чем если бы у этого города не было лица». Город-контраст «Мифотворчество не является плохим делом, – убежден политолог Тарас Возняк. – Так называемые мифы на самом деле в значительной мере позволяют реализовывать какие-то стремления регионов, или городов, или политических наций, которые решают какие-то свои вопросы. Миф на самом деле является инструментом для достижения определенной цели. Это одна сторона дела. Другая сторона – это что Украина – достаточно молодое государство, которое состоит из очень разных регионов с разной историей, и эта разная история приводит к тому, что в советское время, по сути, игнорировалось. Были попытки смешать всех от Сахалина до восточного Берлина и создать единые сообщества, но это не удалось, и в результате мы получили государство с названием Украина, которое имеет несколько регионов, абсолютно различных в смысле ментальности. И перед каждым из этих регионов стоит вопрос о самоосознании: «А кто же мы такие?». И Донецкий регион проходит такую самоидентификацию. Существование донецкой идентичности может только обогатить общеукраинскую идентичность». Впрочем, кажется очевидным, что не всегда непосредственно Донецк выступал инициатором такого мифотворчества. Как свидетельствуют участники проекта «Львов – Донецк: социологический анализ групповых идентичностей и иерархий общественных ценностей» ассистент кафедры истории и теории социологии Львовского национального университета им. Ивана Франко Виктор Сусак и ассистент кафедры истории и теории социологии Львовского национального университета им. Ивана Франко и научный сотрудник Института социологии Национальной академии наук в Киеве Виктория Середа, в начале 90-х годов жители Донецка позиционировали себя преимущественно как «советские люди». «В 1994 году (дата начала проекта. – «Остров») советская идентичность была в Донецке очень мощной, – отмечает Сусак. – Но поскольку по сути в начале 90-х годов Донецк был оторван от того, к чему он привык, ему срочно пришлось искать новые основы для самоидентификации, для самоформирования как регионального сообщества». «Донецк нам представился как чрезвычайно динамичное сообщество где проходят чрезвычайно активные процессы реформирования, перекомбинации вкусов, нравов, идентичностей», – говорит он. По словам Сусака, уже на втором этапе исследования, в 1999 году, жители Донецка стали позиционировать себя в большей мере как украинцев, а к 2004 году значительно усилилась региональная идентичность. «В Донецке происходит чрезвычайно активно формирование региональных идентичностей, региональных ценностей, региональных сообществ по очень многим параметрам, – отмечает исследователь. – И несмотря на то, что Львов тоже считается очень важным историческим регионом, и опросы, и мои фокус-группы показали, что, например, Львов не является настолько пассионарным, активным в очерчивании своей региональной идентичности». «Львов выглядит более размытым на восток, его удовлетворяет иметь много общего с центральной Украиной, тогда как Донецк продемонстрировал колоссально мощную самоидентификацию, – подчеркивает он. – Но я не связываю вот это возрастание региональных сантиментов с сепаратизмом. По всем иным признакам дончане также демонстрируют рост динамических показателей в сторону лояльности к центру, к центральной власти, мол, «мы согласны с вами жить, все хорошо, только дайте нам быть самими собой». Между тем, как утверждает Середа, в настоящее время дончане делают акцент именно на своей региональной идентичности в противовес определенной национальной идеологии. По ее мнению, это отражается в праздновании исторических дат и в местных памятниках. Так, согласно результатам исследований Середы, в отличие от западных регионов Украины, где традиционно наиболее значимыми считаются праздники Дня Конституции и Дня независимости, в Донецке акцент делается в основном на День города и День шахтера. Причем, как отмечает автор исследования, в этом случае наблюдается даже стремление подменить общенациональные праздники городскими, которые роковым образом практически совпадают с последними по датам. С другой стороны, обращает внимание Середа, за годы независимости Украины в Донецке не появилось ни одного памятника национальным героям. Вместо этого, здесь можно увидеть запечатленных в камне и металле выходцев из Донецка Иосифа Кобзона, Сергея Бубку, Анатолия Соловьяненко, ну, и Джона Юза… Также, как замечает она, в ходе исследования обнаружилось, что жители Донецка идентифицируют себя преимущественно именно как дончане, а уже позже – как украинцы. Во Льове же результаты – прямо противоположные. «Если же мы говорим о национальных идентичностях, – добавляет при этом Середа, – то я бы не согласилась с тезисом о том, что тут живут украинцы, а там живут россияне. Наши исследования показали, что и там, и тут идентифицируют себя как украинцы». «Другой вопрос – что для них значит быть украинцами, то есть из каких элементов или маркеров состоит эта идентичность, добавляет она. – И таким ключевым маркером, который очень разделяет восточную и западную Украину является язык, причем этот маркер важен для западной Украины, а не для восточной. То есть 76 % наших респондентов говорят, что настоящий украинец должен говорить по-украински. Соответственно, это значит, что те, кто не говорит по-украински, исключаются из своей группы». А, значит, отсюда и начинается та война идентичностей, которую мы наблюдаем сегодня. Естественные и исторически обусловленные различия между регионами Украины приобретают политическую окраску в связи с противоборством политических групп, каждая из которых стремиться сплотить под своими знаменами как можно больше людей. Так в ход и пускаются различные мифы, о «бандеровцах» и о донецких «бандитах», призванные нагнетать общественные страсти и порождать взаимную ненависть, углубляя территориальный раскол страны. «Они не опасны, эти мифы, до тех пор, пока они не превращаются в так называемые мифы противодействия, то есть когда их начнут опять же из мифологем делать идеологемами, иными словами, начнут использовать, моделировать их в тех же массовых, митинговых выступлениях и т.д., для того, чтобы направить эту несомненно существующую, бурлящую, подсознательную энергию против кого-то», – подчеркивает Тараненко. Юлия Абибок, «Остров»
